ЛЮБОВЬ, ГИПНОЗ, И ПОДПОЛКОВНИК

©     Барабаш П.И.

События описаны подлинные, все как было на самом деле. Редактор литературного журнала "Дальний Восток" сказал мне так: "Павел, ты не прав, советского подполковника нельзя загипнотизировать!".  — Но материал, как литературный рассказ, опубликовал.

«Любил ли я хоть раз до этих пор?

— То были ложные богини,

Я  истиной любви не знал доныне».

(В.Шекспир).

«Любит — не любит — к черту пошлет….»  — нервно гадал я на ромашках, выдирая сразу по два, по три лепестка, и почти каждый раз получалось, что или «не любит», или «к черту пошлет». И, действительно, черт меня дернул поехать на эту рыбалку. Из-за каких-то костлявых карасей, вот так просто взять и опаздывать на романтичное свидание? Вот, возьмет она и пошлет меня, действительно, пошлет к черту, или куда подальше. Что же мне делать?

Все произошло во времена Перемен, когда существовала Великая империя Советский Союз, а ее президент Михаил Горбачев открыто общался с народом, разъезжая по стране и рассказывал идею перестройки. Обыватели окраины империи ожидали приезда президента с любопытством и надеждой на светлое будущее,  ждали с нетерпением. Он должен был приехать в наш город во вторник, а сегодня воскресенье.

Скоро три часа дня, если сейчас автобус не появится, то все пропало, не успею... Каждый час должны ходить по расписанию эти проклятые автобусы! Каждый час! А мы торчим здесь, на этой остановке автобуса с самого утра, — да за это время пешком, даже на брюхе можно доползти до города! А сейчас уже поздно.

И у меня веские основания так дергаться и волноваться, т.к. я влюблен в Алену по самые свои ослиные уши. Влюбился сразу, как только увидел ее, она ослепила меня, ворвалась в мою душу, заставила трепетать мое сердце... Алена как солнышко осветило мою  холостяцкую жизнь., наполнило ее надеждами. Наши отношения с Аленой только формировались, один неосторожный поступок, какая-нибудь оплошность, как эта, например, и…

Я очень волновался. Зато мой приятель — спокоен,  ему что, его жена дома ждет, и еще будет лет пятьдесят ждать,  он может вообще не появляться дома, она будет только рада. Желающих уехать из этой дыры скопилось на три-четыре автобуса. Кто как расположился, сидели на рюкзаках, на траве, загорали, обнажившись до пояса, курили, гадали, строили версии. Мужики, женщины, дети.

— Может забастовка? Шофера бастуют...

— Сань, а может война?

— С китайцами?

— А что, все может быть...

У меня тоже родилась версия, и чем больше я обдумывал ее, тем более она казалась мне правдоподобной: «… дороги из аэропорта перекрыты, в связи приездом президента СССР Михаила Горбачева, и наш автобус никак не может прорваться к нам!» И так я классно представил себе все это, что и сам поверил, и всем разъяснял политическую ситуацию, снимая напряжение в массах, потому как этот приезд ждали. Правда, он должен был состояться, только несколько позже, но в целях конспирации и личной безопасности, почему бы господину президенту Великой державы не прилететь на пару дней раньше?

Еще полчаса назад теплилась надежда успеть, а теперь наступило отчаянье. 

Я нервно потирал небритые щеки, на мне старая куртка, в болотных сапогах ноги давно сварились, портянки были мокрые. Ну, вообразите себе, всю ночь у костра, одежда пропахла рыбой, дымом, зубы не чищенные, изо рта дурно пахнет перегаром. 

Можно позвонить Алене и отменить свидание, но в этом паршивом селеньице вообще, как мне объяснили местные жители, нет телефонов. Я сначала не поверил в такую дикость, обошел несколько домов, но все оказалось так, как мне сказали. Попытаться позвонить в город можно только в управлении женской колонии, что находилась рядом с автобусной остановкой. Но кто мне  позволит  звонить? Кто? Солдатик в проходной со мной и разговаривать не станет. В лучшем случае как попугай будет повторять одно и тоже:

«Не положено... ну не положено… русским языком говорю же вам!»

Я тоскливо посматривал на двухэтажное здание из  белого кирпича, с решетками на окнах  — женская тюрьма в с. Заозерное под Хабаровском. За ним высоченный забор в два ряда, наружный — опутан сверху закрученной в спираль проволокой, так что все нелегальные передачи с воли, бросаемые через забор, чаще всего оседали в ней, как мухи в паутине.

Когда мы возвращались с рыбалки, и проходили мимо забора, заключенные дамочки засекли нас из окошек своего общежития, и заулюлюкали, кричали всякие непристойности... Изголодались девочки по мужской ласке!

«Ну, думай... думай...» — подстегивал я себя. Нет, это единственный выход. Ничего другого придумать не удавалось. Желание позвонить разрасталось во мне до неимоверных размеров:

«Я должен это сделать. ДОЛЖЕН!»  — сверлило у меня в голове, когда шел к  зданию управления женской колонии.

Дальше было все как в тумане. Подошел к управлению, открыл дверь,  солдатик с автоматом — навстречу.

— Где подполковник?  — решительно и строго спросил у солдатика, полагая, что именно в таком звании должен быть здесь начальник. И не ошибся.

— У себя... — растерянно ответил солдатик, видимо приняв меня, бог знает за кого.

Решительно и быстро взбегаю мимо него по лестнице, на второй этаж. На втором этаже сидела женщина с каким-то револьвером на поясе.

— Где кабинет подполковника? — на бегу, слегка притормозив, быстро спрашиваю ее.

— Там, — она вскочила, чуть не отдав мне честь, и показала, — вторая, справа.

— Как зовут его?

— Григорий Семенович, — послушно ответила она. (имя условное).

Дверь в кабинет подполковника я отворил… пинком ноги. Из-за письменного стола приподнялся мешковатый толстый мужчина, его голова минуя шею переходила сразу в плечи, рот был усыпан золотыми коронками (в голове почему-то пронеслась чудовищная криминальная мысль:

«Золото...  наверное, как в концлагере… заключенные… зубы выбивают… переплавляют… а потом…»).

— Значит так, Гриша, — с порога сказал я, закрыл за собой дверь, и продолжал, глядя подполковнику прямо в глаза, медленно, делая паузы, уверено говорить, — дороги из аэропорта перекрыты, в связи с приездом Горбачева.

— А мне ничего не сообщили... — растерянно протянул подполковник.

— Значит не нашли нужным! — отрезал я, — мне нужно срочно позвонить в город, — и протянул руку к телефону.

— Это местный телефон.

— Где городской?

— В спец-части.

— Пошли туда!

— Нет ключа.

— Где ключ?

— У капитана.

— Звони, пусть принесет!

Подполковник поднял  трубку и стал набирать номер. «Звони... звони, же!» — мысленно подстегивал я подполковника и смотрел в упор на его толстый палец, что касался дырочек диска, едва попадая в них. Он еще сопротивлялся и пытался как-то осознать, что собственно происходит: «Что это за тип в моем кабинете? Как он сюда попал? Почему  такая  маскировка: в болотных сапогах, взлохмаченный, небритый мужик? Почему не предупредили? Почему он собственно здесь командует?  Есть ли у него на это полномочия?» И, наверное, подумал: «Раз приказывает — значит, есть необходимые полномочия». Потому что, не останавливаясь, он продолжал набирать нужный номер. На последней цифре он замер, и посмотрел на меня.

Решающий момент. Последняя проверка на вшивость моей легенды. Наши глаза встретились, и я, взглядом показал на диск телефона: «Звони!». Он обреченно отпустил диск, пригласил женщину в звании капитана, у которой был ключ. Наконец он положил трубку на рычаги телефонного аппарата. Мы оба молчали. Тишина. Слух обострился. Я слышал, как тикают его наручные командирские механические часы, хотя нас разделяло метра два.

— Ну, и что? — нарушил я вдруг воцарившуюся тишину.

— Сейчас принесут ключ, — безразлично ответил он, находясь в каком-то оцепенении...

Прошло несколько минут. Мы молчали. Пришла женщина-капитан с заветным ключом. Мы вышли в коридор. Женщина открыла оцинкованную дверь спец-части, что была напротив кабинета подполковника. Вошли втроем. К телефону меня сразу не подпустили, я назвал номер городского телефона, подполковник лично набрал его, подозвал мою Алену, и только тогда передал мне трубку.

Я поздоровался с Аленой, извинился, и перенес свидание. Потом говорил ей что-то еще, путано и непонятно, специально для тех, кто был в комнате, но из разговора все равно было ясно, что я никакого отношения  к каким-либо органам  не имею, и что Алена ни какой-то там Резидент, а я вовсе не из контрразведки. От этого прозрения  цвет лица у подполковника стал меняться, как у хамелеона оно становилось то бледным, то красным… Мгновения до большого взрыва. И я понимал, что  меня сейчас, как великого слепого, незаконно рожденного сына лейтенанта Шмидта, — также как в ЗОЛОТОМ ТЕЛЕНКЕ Ильфа и Петрова, — могут безжалостно выбросить из окна, причем на полном основании...

Быстро закончив разговор, я решительно подошел к подполковнику, и почему-то сильно стукнул его по левому плечу. И подполковник, снова, как-то  сник,  тело его обмякло...  Я поблагодарил, пожал его безразлично послушную руку, отпустил руку, она осталась в таком же положении (каталепсия), вышел из комнаты, сделал несколько шагов...

Туман стал рассеиваться, я стал выходить из транса. Появился страх. И, как будто, сели батарейки... ноги стали ватными... едва ими передвигаю...  осознаю, что надо "смываться", и как можно быстрее, а ноги не слушаются... медленно спустился по лестнице. Как много ступенек... ноги с трудом повиновались, все время испытывал страх, что подполковник вот-вот опомнится и отдаст приказ задержать меня. Время остановилось, его вообще не было, оно застыло на месте... Прошел мимо солдатика, тот — уступил дорогу, вышел на  улицу, прошел еще несколько метров и рухнул на травку среди растущих ромашек.

Кажется, прошла целая вечность. На самом деле, все это заняло минут десять. И только здесь, на улице, я стал осознавать, что произошло. Я загипнотизировал  всех, потому что сам был — в трансе.  Меня стала бить нервная дрожь...  вот так, специально, я никогда не смогу это повторить... Любовь дала мне силы.

Сорвал ромашку, — «любит - не любит», — гадал я, медленно слабыми дрожащими пальцами отрывая лепесток  за лепестком…, — и, на этот раз, получилось — «ЛЮБИТ!». 

По ЛЮБВИ вашей, да будет — ВАМ!